|
|
     
|
||||
|
АТЕИСТЫ И СВОБОДОМЫСЛЯЩИЕ
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОБ АКАДЕМИКЕ И.П. ПАВЛОВЕ М. К. Петрова
.
.
Письмо невесте (и будущей супруге) С. В. Карчевской от 11 сентября 1880 г.: «Странное дело: самвБоганеверую, никогданемолюсь, а твои известия об этих молитвах производят на меня какое-то особенно жуткое впечатление» (Москва. – 1959. - № 10. – С. 157)
Письмо священнику Е.М. Кондратьеву от 25 июня 1928 г.: «Правда, я сам неверующий» (Алексей Вязовский (Сергею Резнику на №2156) - 08/31/99 00:59:33 NSS Религия в истории и культуре. Учебник. Под. ред. М. Г. Писманика. — М.: Культура и спорт, ЮНИТИ, 1998. — 430 с. Религия и наука в контексте культуры: « Нельзя относить к верующим и другого Нобелевского лауреата, великого отечественного физиолога И.П. Павлова. Сын священника, выросший в атмосфере религиозной семьи и обучавшийся в духовной семинарии, он убежденно перешел на позиции неверия еще в студенческие годы. В письме к невесте от 11 сентября 1880 г. он признается: «Сам в Бога не верую, никогда не молюсь». Вместе с тем Павлов резко осуждал сталинские гонения на религию и духовенство в 20-30-е гг., считая, что религия дает духовную силу и опору страдающему человеку и недопустимо отнимать ее у несчастных. Уважительно относясь к убеждениям и вере религиозных сограждан, великий ученый до глубокой старости не колебался в своей мировоззренческой позиции. В 1928 г., в возрасте 79 лет, он говорит о себе в письме к священнику Е.М. Кондратьеву: «Я сам неверующий»».
"Я... сам рационалист до мозга костей и с религией покончил... Я ведь сын священника, вырос в религиозной среде, однако, когда я в 15-16 лет стал читать разные книги и встретился с этим вопросом, я переделался и мне это было легко... Человек сам должен выбросить мысль о боге"
В 1989 г. опубликовано его письмо, где он, отрицательно отзываясь о "гонении нашим Правительством религии", в то же время добавляет: "Я сознательный атеист-рационалист и поэтому не могу быть заподозрен в каком бы то ни было профессиональном пристрастии" (Советская культура, 1989. 14 янв. С. 10)
Недавно я прочитал известие, что в начале тридцатых годов архиепископ Кентерберийский разослал крупнейшим ученым мира, в их числе и нашему Павлову, анкету, в которой был между прочим и такой вопрос: «Считаете ли Вы религию совместимой с наукой или нет?». – «Да, считаю», – ответил Павлов. «Почему Вы так считаете?». – «Да просто по одному тому, что целый ряд выдающихся ученых были верующими. Значит, для них это совместимо. Факт есть факт, с ним нельзя не считаться» (Л. О. Орбели. Воспоминания. – М.: Наука, 1966 )
АКАДЕМИК ПАВЛОВ - АТЕИСТ Мы живем в мире неистребимых мифов. Недавно во время дискуссии по поводу возвращения сталинского гимна один уважаемый интеллигент упомянул как нечто само собой разумеющееся, что Дунаевский покончил с собой. Это - ложь, Дунаевский умер естественным путем, но его "самоубийство" - неистребимый миф.
Электронный бюллетень Российского общества биопсихиатрии (РОБП) и Украинского общества биологической психиатрии (УОБП)
История науки
Виновен ли И.П.Павлов в смерти Н.П. Богоявленского? По материалам комиссии АН СССР по документальному наследию акад. И.П. Павлова (проект № 01-06-80-449 Российского фонда фундаментальных исследований )
Ю.А. Виноградов, Ю.П. Голиков Санкт-Петербургский союз ученых
Об авторах: Ю.А.Виноградов, историк-архивист Архива АН (1956-1992), ученый секретарь Комиссии по документальному наследию акад. И.П. Павлова АН СССР. К.б.н. Ю.П.Голиков, Руководитель музея истории ИЭМ, ИЭМ РАМН.
Один из давних мифов об Иване Петровиче Павлове гласит, что он довел до самоубийства своего друга, Н.П. Богоявленского, подорвав в нём веру. Распространение сведений об этой истории получило первый толчок осенью 1955 года. Именно тогда, одну из бесед с сотрудниками академик Л.А. Орбели посвятил отношению Павлова к религии. Леон Абгарович, в частности, изложил «один инцидент», как Павлов погубил старого товарища, разрушив его веру. В 1966 году стенограмму опубликовали в книге его «Воспоминаний» [1.3,78-79]. К изданию её в 1965 году готовил Е.М. Крепс с коллегами. Вот рассказ Л.А. Орбели: «Из года в год к Ивану Петровичу заходил приезжавший в Петербург во время отпуска старик, очень почтенный, с большой седой бородой, его товарищ по Военно-Медицинской академии. …они вместе поднимались наверх, в кабинет Ивана Петровича, сидели там полчаса, беседовали, Иван Петрович поил его чаем, потом они мирно спускались вниз, старик уходил, а Иван Петрович говорил нам: «Это очень милый человек, врач из Воронежа, я очень рад бываю с ним побеседовать». Однажды приехал этот врач, поднялись они с Иваном Петровичем, как всегда, наверх, сначала беседовали тихо, потом голоса начали повышаться, наконец, слышим, что что-то громко говорит Иван Петрович, почти кричит. Мы обеспокоены, ждём. Вот они быстро сходят с лестницы. Прощаются. Старик надевает пальто и уходит, а Иван Петрович входит в общую комнату и говорит: – Черт его знает, всегда приходил ко мне, так было приятно вспомнить студенческие годы, а тут пришел и спрашивает: «Как ты относишься к загробной жизни?» А я говорю: «Как отношусь? Какая загробная жизнь?». «А все-таки, как ты думаешь, загробная жизнь существует или не существует?”. Сначала я ему спокойно отвечал, а потом мне надоело: “Как тебе не стыдно, ты же врач, а говоришь такие глупости!”. Он отвечает: “Да, меня интересует этот вопрос”. “Ну, если тебя такие глупости интересуют, иди куда-нибудь в другое место, а мне не мешай заниматься наукой”. На этом мы и расстались». На следующий день Иван Петрович приходит мрачный, белее полотна, и хватается за голову: – Что я наделал! Ведь этот доктор ночью покончил с собой. Я, дурак, не учел того, что у него недели три тому назад скончалась жена, и человек искал себе утешения: если существует загробная жизнь, то он все-таки встретится с душой умершей жены. А я этого всего не учел и так оборвал его… Он, очевидно, рассчитывал на поддержку, на утешение, – и так трагически кончил! Всё-таки, нужно же считаться не только со своими взглядами, нужно думать и о других людях! …» [1.78-79]. Тёмные места в этой истории таковы: 1. Странность невнимания к известию вдовца о кончине его жены. 2. Отсутствие указания на место и дату трагического разговора. 3. Анонимность несчастного гостя И.П. Павлова [1. 78-79]. 4. Неизвестный назван товарищем Павлова по Военно-медицинской академии [1.78], причем, не по службе в ней, а по «студенческим годам» [1.79]. Ученик И.П. Павлова, проф. С.М. Дионесов, и историк биологии, к.м.н., ст.н.с. Института истории естествознания и техники АН СССР Н.А. Григорьян в 1965-1966 годах составили 101 комментарий к «Воспоминаниям» Л.А. Орбели [1.113-122]. К сожалению, отмеченные тёмные места в них остались без пояснений. Может быть, именно поэтому история с погублением потерявшего веру человека стала обрастать дальнейшими подробностями. Свою версию трагедии в 1965 году опубликовал академик Е.М. Крепс в заметке «Я верю в прогресс науки» в февральском номере журнала «Наука и религия» [3] (в печати ее повторили в 1967 году). Тогда, под редакцией Е.М. Крепса, вышел замечательный сборник исторических свидетельств о Павлове – воспоминаний его современников [4] - и только благодаря многочисленным визитам в Отдел науки ЦК КПСС с ходатайствами и разъяснениями тамошним чиновникам. Хоть и беспартийный, в те годы он был влиятельным человеком – членом Бюро Отделения физиологии АН СССР, директором Института эволюционной физиологии и биохимии им. И.М. Сеченова АН СССР, авторитетом, признанным военными ведомствами. И он победил в борьбе с ленинградскими издательскими и городскими цензорами, требовавшими искажать или скрывать истину. В книге Е.М. Крепс опубликовал свои воспоминания «Иван Петрович Павлов и религия» [4.129-133]. Там он привел по памяти довольно длинный монолог учителя, из разговора начала зимы 1923, по поводу предполагаемой религиозности, веры в бога и хождения в церковь академика: « – …разрушать веру в бога, не заменив ее ничем, нельзя… – Слушайте, что я Вам расскажу, и Вы поймете, что значит лишить человека веры. Вы знаете мою книгу «Лекции о работе главных пищеварительных желез»? Помните посвящение – «Памяти друга, талантливого врача Николая Петровича Богоявленского»? Этот Богоявленский был моим товарищем по семинарии. Вместе учились и дружили. Он всегда очень уважал меня, говорил, что я служу ему примером. Богоявленский тоже, как и я, не стал священником, сделался врачом и притом отличным врачом. “Как-то не очень давно, уже будучи много лет врачом, он приехал в Петербург, пришел ко мне: “Ты, Иван Петрович, достиг вершин науки, ты постиг работу мозга, вместилища души. Скажи мне, есть что-нибудь “по ту сторону”? Что ждет нас после смерти? Тебе одному я поверю”. “Я посмеялся над ним, сказал: “Как ты, врач, естествоиспытатель, можешь говорить такие глупости! Умрем, и прах наш подвергнется разложению, распадется на элементы, из которых мы возникли. Какую тебе еще загробную жизнь надо?”. “Он ничего не сказал, ушел, а на другой день я узнал, что он покончил с собой… Я отнял у него ту веру, что была у него. А другой веры у него не было… Я был его убийцей. – “Вот так, молодой человек. А в церковь я не хожу и в бога не верю. Сара Васильевна, та и в бога верует, и в церковь ходит. До свидания“. И зашагал, прихрамывая и опираясь на палку, к дверям. Мне стало все ясно, и было стыдно за свои сомнения. Придя домой, в общежитие, я записал нашу беседу и долго хранил эти записи» [4.129-133]. Сравнение двух этих версий выявляет явные несоответствия в описании печального случая. Несомненной правдой здесь было то, что Павлов действительно имел «смертный грех» на душе, а по этому поводу испытывал и стресс, и долгие тяжелые переживания и желание уберечь других от подобных ошибок. Евгений Михайлович Крепс, весьма серьезно интересовавшийся историей науки, с удовольствием стал поначалу заместителем председателя Комиссии по документальному наследию акад. И.П. Павлова АН СССР, а после смерти П.К. Анохина (в марте 1974 года) согласился быть Председателем Комиссии. Очень искренний, честный человек, он признавал любую правду. В конце августа 1985 года один из нас обратил внимание Евгения Михайловича на опубликованные сведения о Н.П. Богоявленском. Значилось там, в частности, следующее: «…(1843-1890). Род. в семье священника, в с. Милятино Калужской губ. Первоначальное образование получил в духовном училище в г. Боровске. Оставшись сиротой, скопил деньги на поездку в Петербург, где поступил в 1865 г. в Мед.-хирург. акад. … В экспериментальной лаборатории при клинике Боткина, где Б. работал в тесном содружестве с И.П. Павловым, он подготовил и защитил в 1881 г. докторскую диссертацию. В диссертации было изучено фармакологическое и клиническое влияние цветов ландыша на сердце. … На основании работы Б. С.П. Боткин ввел ландыш в научную медицину. После защиты диссертации, Б. был назначен гл. врачом Общины св. Георгия. Здесь в его ведении находилась больница на 120 коек и большая амбулатория. … Как врач, Б. пользовался огромной популярностью и любовью, особенно среди бедноты Петербурга, которой он оказывал не только медицинскую, но и материальную помощь. В 1890 г. Б. заразился от больного возвратным тифом, осложнившимся крупозным воспалением легких, и, проболев около месяца, умер 20 октября 1890 г. … Издавая в 1897 г. «Лекции о работе главных пищеварительных желез» [5] И.П. Павлов на первой странице своей знаменитой монографии написал «Памяти друга, талантливого врача, Николая Петровича Богоявленского посвящает свой труд автор» [6]. Итак, Богоявленский старше Павлова на 6 лет, учился в Боровске Калужской губ. Совместно с Павловым не мог учиться ни в Рязанской семинарии, ни в Медико-хирургической академии. В ИМХА он учился с 1865 года. Павлов тогда был семинаристом 2-го класса низшего отделения в Рязани. В ИМХА поступил ровно на 10 лет позже Богоявленского [2.10-11;19-20]. Рук на себя Богоявленский не накладывал, и, стало быть, в его смерти Иван Петрович никак не повинен. К тому же умерший в 1890 году, он не мог говорить с Павловым, как с «постигшим тайны мозга, вместилища души», поскольку Иван Петрович в те поры и не начинал изучение высшей нервной деятельности. Да и до « вершин науки» перед 1890 годом Павлову было еще не близко. Значит, возможный «старик из Воронежа» должен был носить другую фамилию. Наконец, - по Евгению Михайловичу - Павлов говорил в 1923 году, что трагический случай был “как-то не очень давно”. Не мог Павлов говорить о событии 1890 года как о «недавнем». И это совпадает с другими устными сообщениями Павловских современников (С.И. Гальперина, В.П. Михайлова и др.) Некий неназванный товарищ по ИМХА приходил к Павлову уже в пореволюционном Петрограде (1918-1919 гг). Он лишился не только жены, но и своими руками созданной больницы, откуда его выгнал собственный ученик. Старик был в крайне тягостных обстоятельствах, и потери его были гораздо большие… Откуда же взялась фамилия Богоявленского в одной из версий Л.А. Орбели, да и у Е.М. Крепса? Оказалось, из того же посвящения на книге «Лекций…» [5.9]. Размышлять над ним и додумывать версии обоих академиков подтолкнула строгая тайна фамилии погубленного человека, которую Павлов твердо хранил. Итак, посвящение Богоявленскому Павлов сделал по совсем другим соображениям: во-первых, в память о враче, погибшем на своем посту; во-вторых, в память о друге, которому помогал в работе над докторской диссертацией; а в-третьих, в знак признательности ему за научные результаты по изучению воздействия цветов ландыша на деятельность сердца, которые Павлов использовал в своей собственной докторской диссертации [7], и которые не раз упоминал позднее [8]. Прочитав очерк о Богоявленском, Евгений Михайлович стал раздумывать вслух: «К сожалению, запись моя по свежим следам того разговора с Иваном Петровичем пропала вместе с тем дневником. Да и все дневники пропали при каком-то из моих арестов». Помолчав, он признался, что незадолго до написания воспоминаний о разговоре 1923 года, брал в руки ту самую книгу И.П. Павлова, за которую тот получил Нобелевскую премию и наткнулся в ней на Павловское посвящение. «Я, возьми да и вообрази, что поводом для него было желание замолить грех». После этих слов его можно было увериться, что и Л.А. Орбели осенила та же догадка, столь же, неправильная. Е.М. Крепс сокрушенно покачал головой, досадуя по поводу допущенного промаха, и выразил намерение в будущем как-то исправить эту беду. Увы, к сожалению, «исправить беду» Крепс не успел. Он сказал: «Собираемся с Еленой Юрьевной отдыхать в Крыму, в Ялте, хоть мне и неохота ехать туда: теперь там стал плохо себя чувствовать. Лучше бы поохотиться в моих местах…». В сентябре Евгений Михайлович все-таки оказался в Крыму, пробыл недолго, и там, в Ялте и скончался 4 октября. Рукопись его воспоминаний еще долго вызывала возмущение цензоров Ленинграда и лежала в издательстве. Опубликовали ее лишь спустя 4 года после смерти автора, в 1989, уже в перестроечные времена, да и то в Москве [9]. В редакционной коллегии серии, где вышли мемуары Е.М. Крепса, были 11 академиков, 2 члена-корреспондента, один доктор наук – директор Архива Академии и 2 кандидата наук. Несмотря на такие силы, указанное место осталось неисправленным [9.71]. Несомненная ошибка продолжает жить в умах читателей и авторов, её повторяющих. Недавно миф был повторен Российской академией наук. К 150-летию со дня рождения И.П. Павлова, в серии «Научно-биографическая литература», издаваемой РАН, вышла монография о нем Н.А. Григорьян [10]. В духе показа великого физиолога как борца с религиозными предрассудками, с одной стороны, а с другой, как подлинного гуманиста, автор привела сведения о споре И.П. Павлова якобы с Н.П. Богоявленским, по поводу загробной жизни: «Товарищ Павлова по Рязанской духовной семинарии, врач Н.П. Богоявленский, бывая в Петербурге, всегда навещал И.П. Павлова и имел с ним долгие задушевные беседы. В очередной приезд он спросил Павлова о его отношении к загробной жизни. Павлов вскипел: «Как тебе не стыдно, ты же врач, а говоришь такие глупости!». На следующий день Павлов явился в лаборатории довольно мрачный: «Что я наделал! Ведь этот доктор ночью покончил с собой. Я, дурак, не учел того, что у него недели три назад скончалась жена, и человек искал утешение: если загробная жизнь существует, то он все-таки встретится с душой умершей жены. А я всего этого не учел и так оборвал его…» [10]. В этой версии тоже темные места: 1. Нет свидетельств обучения Н.П. Богоявленского в Рязани. 2. Нет данных о его работе в провинции. Но автор трагедию не сочинила: она повторила цитату из академика Л.А. Орбели [11.221-222]. Разница Павловских монологов в этих версиях показывает вполне объяснимые возможности «творчества» мемуаристов-свидетелей по поводу одного, тем более давнего, события, времен, когда не было нынешней техники звуко- и видеозаписи. Что уж говорить о доверчивых читателях мемуаров, в особенности, непрофессиональных историках. Профессионалы знают из курса источниковедения, что мемуары, как исторический источник, ненадежны и требуют проверки любыми другими источниками, хотя бы и мемуарными, говорящими о тех же событиях устами других авторов. Но в данном случае нам повезло. Защищая религию в СССР, эту историю, изложил сам Иван Петрович. Павлов в пример привел трагедию, происшедшую по его вине: «Я имел со студенческого времени другом тоже медицинского студента, человека сильного умственного типа. Видя правду в революционных стремлениях и будучи честным человеком, его студенчество прерывалось арестами и высылками, но он окончил-таки курс. При университете он мог остаться для продолжения научной деятельности и скоро получить степень доктора, но в провинции все же остался верен своему призванию, образовавши образцовую больницу с исследовательским уклоном. Но его глубоко честного поразил, можно сказать разгромил неблагодарный поступок одного из его учеников, ловкого человека, который, зная легкость, с которой в старой Военно-медицинской академии можно было получить степень доктора медицины, воспользовался этим и, вернувшись назад, опираясь на земского начальника, как человек высшей квалификации беззастенчиво занял пост своего учителя. Глубоко оскорбленный, потрясенный, он оставил службу в больнице и отправился на разразившуюся тогда мировую войну хирургом. Вернувшись оттуда с огромным материалом, просил меня дать ему тему для разбора этого материала и место в моей лаборатории и ревностно занимался. Я часто заходил к нему. Но меланхолическое настроение после того удара не оставляло его и теперь. Как-то он спрашивает меня относительно существования бога. Как рационалист я привожу самый сильный, по моему мнению, взгляд против и был изумлен впечатлением, которое произвел на него. Затем он исчезает из лаборатории, - а еще через несколько дней, я получил известие из провинции от его самого близкого друга, что он покончил собой самоотравлением в его квартире. С того времени, я никогда не позволяю себе разрушать веру в ком-либо» [12.1064]. Как видим, Павлов не называет место работы друга (Воронеж), упоминает другую причину переживаний этого человека, характеризует его не как случайного посетителя, но как сотрудника и пр. Эти отличия могли быть вызваны ошибками памяти мемуаристов, «эвфемизмами» самого Ивана Петровича и т.п. Что-то Павлов мог просто не упоминать в данном тексте, как несущественное. Когда же это было написано? Впервые цитату из этого письма опубликовали (не указав даты и адресата) в 1989 году [13.112]. Размышляя о времени написания этого письма, В.К. Болондинский, опубликовавший его целиком, датирует его 1927-1935 гг. Но И.П. Павлов сам уточнил датировку. Во-первых, он писал во время болезни: «Пользуясь болезнью, которая не позволяет мне выходить в лаборатории и клиники, я хотел использовать это время для написания основательного доклада в защиту религии. Но… решил обратиться к Вам скорее с письмом на религиозную тему.» [12.1066]. Серьезно Павлов болел в 1927 г., весной 1935 г., смертельно заболел в феврале 1936 года. Во-вторых, писал во время пятилетки: «Почему систематически разрушаете и закрываете церкви (держится слух, что до конца пятилетки Вы решили не оставить ни одной)… [12.1066]. В 1-ю пятилетку (1929-1932) Павлов серьезно не болел, значит, имел в виду 2-ю пятилетку (1933-1937). 1927-1932 гг. отпадают. В годы 2-й пятилетки он болел весной – до конца мая 1935 г. и в феврале 1936 года. В-третьих, Павлов обозначил срок до дня написания от датированного действия в юности: «Меня учили еще семьдесят лет тому назад, в моей духовной семинарии физике, как необходимому знанию…» [12.1067]. Физику Иван Павлов изучал в семинарии в 1866 и 1867 гг. [14.11]. Павлов был славен точными вычислениями и отличной памятью на числа в лабораторных делах. Если бы число лет он указал точно, то – 1866+70=1936 – мог писать в первые день-два последней, февральской болезни. Но, известно, что по возвращении из Колтушей Павлов вечером рано лег в постель и уже не вставал с нее. В течение болезни за ним присматривали родные, но никто не упоминал о том, что больной успел в постели написать около десяти страниц логически хорошо построенного текста. Тем более отпадает и 1867+70=1937: Павлова уже не было в живых. Остается полагать, что письмо это Павлов писал, выздоравливая весной 1935 года. А срок, протекший со времени изучения им физики, обозначил числом 70 приблизительно. Адресатом предположительно был В.М. Молотов, председатель Совнаркома – тогдашнего правительства СССР. С ним он вел переписку с 21 декабря 1934 по 28 декабря 1935 г. Первое письмо он, действительно адресовал в Совнарком СССР. Ответил сам Молотов, и далее они переписывались, используя личные обращения. В этом письме личная вежливая форма обращения использована в тексте письма 16 раз: «Ваш режим», «Ваше практическое отношение к религиозному вопросу»; «Почему Вы гоните религию?» и т.д. [12.1062,1064, 1066]. В более ранние годы подобные письма Павлов мог адресовать Н.И. Бухарину. Но нам не известна их переписка за 1935 год. Все же авторам, да и редакторам исторических трудов, необходимо основательнее знать предмет занятий, владеть источниковедением и методикой публикаторских работ. По-прежнему о стается выяснить, кто тот выпускник Рязанской духовной семинарии (по словам Евгения Михайловича Крепса) и Медико-хирургической академии, что стал врачом в Воронеже (по словам Леона Абгаровича Орбели), кем и когда он был изгнан из созданной им больницы. А того, кто привел в отчаяние пока нам неизвестного человека, сделав его жизнь безнадежной, мы знаем по переданным нам словам сокрушавшегося виновника. «Каясь во грехе» Е.М. Крепсу, И.П. Павлов был уже убежден в необходимости веры слабым духом людям. Есть надежда, что теперь исполнилось желание Евгения Михайловича Крепса «как-то исправить беду» с ошибкой в его воспоминании об И.П. Павлове. Литература
Письмо генеральному секретарю английской ассоциации рационалистов Э. Тертлю от 14 октября 1935 г. : «Дорогой сэр! Конечно, я рационалист, который рассматривает интеллект с его постоянно возрастающим положительным знанием как наивысший человеческий критерий. Оно является тем истинным знанием, которое, пронизывая всю человеческую жизнь, будет формировать конечное счастье и мощь человечества Но во избежание какого-либо неправильного понимания я должен прибавить, что я, со своей стороны, считаю невозможным пропагандировать уничтожение религии в настоящее время и для кого бы то ни было. Я рассматриваю религию как естественный и законный человеческий инстинкт, возникший тогда, когда человек стал подниматься над всем другим животным миром и начал выделяться с тем, чтобы познавать себя и окружающую природу. Религия была первоначальной адаптацией человека (в его невежестве) к его позиции среди суровой и сложной среды – адаптацией, которая стала постепенно заменяться, уступать место науке благодаря деятельности разума с его положительным знанием, представляющим наивысшую неограниченную адаптацию. Я не уверен, способно ли это положительное знание (наука) полностью и для всех заменить религию. Не остаётся ли религия для слабого типа людей как единственная, одна лишь приемлемая для него адаптация; за исключением того, если б наука могла бы устранить возможность быть слабым самому человеку. Если вышеупомянутое рассуждение не вызовет препятствия, я бы принял с благодарностью предложение быть включённым в список по ассоциации. Преданный Вам Павлов» (Переписка И. П. Павлова. – Л.: Наука, 1970. – С. 348)
«вспоминал, что в конце прошлого столетия на его вопрос о существовании бога Иван Петрович категорически отвечал «нет» и тут же добавлял: «Признать существование бога – это предрассудок, абсурд, признак умственной отсталости». (д. б. н. А. С. Мозжухин, к. м. н. В. О. Самойлов. И. П. Павлов в Петербурге-Ленинграде. – Л.: Лениздат, 1977. – С. 188)
Е. С. Павлова (жена сына): «Тут уместно сказать несколько слов, чтобы развеять легенду о привязанности Ивана Петровича к Знаменской церкви (ныне там станция метро «Площадь Восстания»), где он якобы венчался и где постоянно бывал и даже читал на клиросе. Это неверно Однажды после кончины Ивана Петровича я зашла в Знаменскую церковь и, к удивлению, увидела двойника Ивана Петровича, спускавшегося с большой церковной книгой с клироса. Сходство было поразительное, тем более что и
Е. М. Крепс (адъюнкт Павлова): « в воспоминаниях Е.М. Крепса [ученика Павлова]. (С. В. Воронин. Жизнеописание Ивана Петровича Павлова // Роман-газета. – 1986. - № 20 (1050))
П. К. Анохин (работал в лаборатории Павлова): «Войдя в лабораторию И. П. Павлова молодым человеком (1921) я, естественно, не раз задавал ему вопросы о религии. Меня всегда поражала его прямолинейность как естественнонаучного материалиста. Он, конечно, не был религиозным и, как ответил одному своему корреспонденту, не верил в бога, считая веру несовместимой с его научным мировоззрением» (Здоровье. – 1954. - № 4) (Э. А. Асратян. Иван Петрович Павлов. – М.: Наука, 1974. – С. 304).
Э. А. Асратян (работал в лаборатории Павлова): «Я помню высказывание Ивана Петровича о существовании бога, сделанное им в узком кругу сотрудников зимой 1932 г. Он говорил: «Когда я был молодым, меня мучил вопрос – существует ли бог или не существует? Долго думал на эту тему, в конце концов пришёл к выводу, что бога не существует. Я рассуждал таким образом. Допустим, что бог существует и что он является творцом Вселенной. А кто же тогда является творцом Бога?» Несколько раз я слышал Павловские слова: «Естествоиспытатель не может не быть атеистом, естествознание и религия несовместимы» (Э. А. Асратян. Иван Петрович Павлов. – М.: Наука, 1974. – С. 304) «Как же согласовать эти высказывания Павлова со слухами о его хождении в церковь после революции, об оказании им материальной помощи церковным организациям и с другими слухами, якобы свидетельствующими о религиозности учёного? Если даже допустить, что одно время подобные факты действительно имели место, то, по моему глубокому убеждению, их причину следует искать не в религиозности Павлова. Более чем вероятно, что посредством таких своих действий учёный выражал своеобразный протест против перегибов в антирелигиозных мероприятиях отдельных наших организаций. Определённое значение при этом могли иметь также семейные привычки и традиции, силу которых Павлов подчёркивал довольно часто, равно как и его желание не задевать религиозные чувства своей супруги» (Там же. – С. 105)
М. Ф. Нестеров (знаменитый художник, рисовал портрет Павлова): «Опыты окончились, собачку увели, а мы остались, продолжая беседу, которая незаметно перешла на отвлечённые темы – на «веру и неверие». Иван Петрович был откровенным атеистом. Наш Павлов, рождённый в духовной семье, уважавший своих дедов, отца, мать, в ранней своей поре, ещё, быть может, в Рязани, а позднее в университете, в Медицинской Академии, где в те времена господствовали материалистические теории, по склонности своей натуры проникся этими теориями, их воспринял со всем пылом своей природы, просолился ими, как то было с тысячами ему подобных» (М. В. Нестеров. Давние дни: Встречи и воспоминания. – М.: Искусство, 1959. – С. 325)
Л. А. Орбели (ученик Павлова)
Однажды, пригласив Л. А. Орбели на первый день пасхи ставить опыт в лаборатории, Иван Петрович завёл с ним разговор о своём отношении к церковным праздникам. Он говорил о том, что они отрывают от дела, но тут же заметил: "Всё-таки хожу иногда на заутреню. Во-первых, замечательное пение, во-вторых, это воспоминание детства" (А. Мозжухин, В. Самойлов. И. П. Павлов в Петербурге-Ленинграде. – Л.: Лениниздат, 1977. - С. 189).
Здесь – неточность: Павлов в 1875-1879 гг. учился в Императорской медико-хирургической академии [2.19-24], а реформа ИМХА (когда её перевели в Военное министерство под названием Императорская военно-медицинская академия) была утверждена только 17 июня 1881 года [2.186]. В 1881 году , в Петербурге. – прим. авт.
|
||||
Вестник Биологической психиатрии № 2 (февраль 2004 г) 
